Читать книгу "На задворках вечности. Часть II. В шаге от бездны - Галина Раздельная"

Медлительная текучка внутри небольшой армии всё так же отиралась поблизости от небольшого отверстия в мембране галактики. Складывалось впечатление, что разноликая толпа оказалась здесь совершенно случайно, и вела себя как пресытившиеся зрелищами горожане на неказистой провинциальной ярмарке. Ни тихая возня кораблей, ни доносящееся поблизости чавканье голодной мглы, малые остатки которой, не ушедшие вслед за Антаресом, всё ещё присасывались к необъятному блюду галактической энергии, не привлекали внимания рабов. Но Энлиль заметил смутные изменения в размеренном, почти что нудном поведении существ.

– Перестали грызться, – обратился он к Энки.

Не то чтобы рабам удалось достигнуть устойчивого равновесия и заключить мир в своих рядах, но уже какое-то время никто из тварей, даже самые тупые и несдержанные, не проявляли действенной агрессии по отношению к другим. Ненависть, всеобъемлющая, не имеющая порой направления или обозначенного адресата всё так же сочилась от надломленных рабством душ. Энлилю показалось, что этот поток постепенно соединяется в водоворот срывающейся с огромной высоты кипящей реки. Ненависть была единственным существенным переломным фактором, который хоть как-то объединял этих замученных тварей. И сейчас окрепшая на глазах связь наглядно выдавала рабов.

Энлиль молча предупредил друга. Они стянули воедино разбегавшиеся в окружностях пространства ниточки энергии, а вместе с ними все мысли, за которые мог ухватиться враг.

Невидимая армия медлила, но она уже не была прежней. Ещё мгновение назад эти бывшие светлые умы, некогда принадлежащие к незапятнанным дефектами высшим расам Вселенных, отчаянно и без перспектив, страстно и заносчиво ненавидели себя, своё ничтожное чёрное окружение, друг друга и, дальше любых пределов, на которое способно старое обострённое чувство, они ненавидели своего Владыку. Но он, тот, кто был виновен во всех их подлинных выстраданных бедах, тот, кто лишил их будущего и возможности вершить свои судьбы, именно он сейчас милостиво даровал им право вылить накопившуюся в бесконечных веках злость. И вылить её не в наигранных иллюзиях, не в немых безответных мыслях или кошмарах, а на вполне реальный объект. Теперь твари совершенно без видимых на то причин, а просто по наитию ненавидели Республику. Причём из-за своего бессилия против истинного врага – Владыки, их перенесённая с одного объекта на другой злость утраивалась, подкрепляясь отчаяньем и презреньем к собственному ничтожному существованию.

Злость сплотила сотни разных рас, стёрла до нечётких линий доселе непримиримые физические и умственные различия и добилась того, чего не способны дать миллиарды говорливых парламентёров. Армия становилась целостной, склеивалась в рваную, хрупкую карикатуру, обретая неустойчивые энергетические связи. В ней словно образовывался прочный, но недолговечный хребет, появлялись кости. Имея вектор для своей ненависти, рабы пристыжено подавляли трусость прошлых лет, свою неспособность побороться за собственные судьбы, осознание того, что они невольники, пресмыкающиеся, сдавшиеся духовно твари. Возможно, их затуманенные умы понимали, что навязанная им война, грядущее вторжение, то, на что толкал их Кочевник, лишь на мгновение сумеет сладко обмануть их. И когда всё закончится, они вновь будут знать своё место, вновь вспомнят своего настоящего врага и опять прибавят к своим грязным душам тяжесть непомерного свершившегося греха и вонючего позора. Но пока что эта не имеющая основания ненависть в адрес Республики, о существовании которой ещё до недавнего прошлого никто из них не знал, да и не хотел знать, эта злоба была им спасением от преследующего стыда, и они решительно хватались за неё. Не оттого, что так уж стремились пролить чью-то кровь, поломать чей-то дом. В те затянувшиеся секунды, когда невидимая армия кипела горячими мыслями, незаметно готовясь к рывку, Энлиль чётко ощущал их думы. Рабам было совершенно всё равно, кого убивать, искренне всё равно, что крушить. Они лишь хотели ещё хоть раз притворно обмануться, хоть раз почувствовать себя живыми, стать сумасшедшими от остатков своей утраченной в силках неволи энергии и как будто бы по-настоящему свободными.

Странно, но даже понимая, что эти твари будут повинны в катастрофических разрушениях, понимая, что ни ему, ни Энки не остановить их всех, и какая-то часть из них сумеет выплеснуть свои чёрные эмоции в деле, всё равно командир не испытывал к ним ответных негативных чувств. Только неуместная жалость была в его мыслях, такая же тоска и сострадание, что пробуждаются при взгляде на породистое красивое животное, насильно запертое в клетке.

Энлиль представил себя на месте Тёмного Кочевника. Перед Архонтом протекали бесконечные жизни его рабов. Что творилось в его тщеславном бескрайнем уме, когда он замечал угасание надежды в глазах своих породистых животных? Веселили ли его их безрезультатные и жалкие попытки противостоять его сковывающей всеобъемлющей темноте, их рвущиеся в клочья чаянья на другую судьбу? Нравились ли Кочевнику медленные и необратимые изменения, прораставшие в душах порабощённых существ? Что он делал с ними, покуда каждый из них не опустился до того уровня, когда возврат уже невозможен?

Лишь размышляя об испытаниях, которые сулили тяжёлые оковы Кочевника, Энлиль по-настоящему почувствовал к Архонту неподдельную ненависть, что на миг сильнее родственных уз породнило его с озлобленными тварями невидимой армии. Он с запинкой остановил порыв броситься в ряды рабов, крикнуть им что-то важное, то, что могло бы их обернуть к трезвости ума, пробудить чистоту мысли. Но таких речей наёмник не нашёл. А если бы и знал нужные слова, их бы не услышали. Ведь вопреки той остаточной, притихшей борьбе, её погасшим, почти почерневшим углям, что ещё теплились внутри душ тварей, они всё равно оставались невольниками и всецело принадлежали своему Владыке. Предложи Энлиль им стать на его сторону, сопротивляться Архонту, и энергия Тёмного Кочевника, которая гнездилась в их разуме, в считанные секунды обратила бы их к повиновению, быстро испепелив остатки личности.

Настроение Энлиля обрамляло его ауру, и Энки заметил, что ещё немного и командир выступит перед армией с ораторскими речами. Он и сам испытывал схожие метания между реальной опасностью этих тварей и жалостью к ним. Разве можно представить себе подобные муки, что способны настолько искорёжить чистую первородную энергию жизни?

– Не нужно… – странно прошептал Энлиль.

Короткая фраза была адресована не Энки. Оба они ощущали, что армия рабов натянута, как тетива, и вот-вот её кто-то безжалостно отпустит. Энлиль мысленно, донельзя примитивно, как смертный, ещё раз послал им свою просьбу не вмешиваться. Наёмникам даже показалось, что их понимают и слушают. Общее энергетическое поле существ слегка заволновалось неопределённым сомнением и недоверием, но властная невидимая воля уже выпускала стрелу.

Поначалу действие напоминало плавное па спокойного танца. Нельзя было понять, где именно прорисуется острие разгорающейся атаки. Армия оставалась ещё неподвижной, а слои пространства вокруг неё раздувались и пенились, как грибные послевзрывные облака. Волны энергии огибали и кольцевали каждого раба, разнясь в размерах в зависимости от их энергетической силы, образуя вокруг практически видимую в физическом восприятии сферу. И когда эта общая энергетическая сфера достигла массированной перегруженности, когда каждый её участник был накалён до предела, её тетива наконец-то выбрала направление: часть рабов вырвалась вперёд, увлекая за собой остальных. Это размытое острие в мгновение преодолело расстояние в световой день, полуобрастая телами возле самого отверстия в мембране галактики. Их то исчезающие, то появляющиеся физические, искрящиеся нитями энергии воплощения с ходу, раскалённой силой, налетели на преграду из плотных флотилий, открывая счёт первых жертв. Разметая одуревшие от такой атаки корабли, Кряжи, Слепни и Оборотни выбивали своих же союзников, с каким-то особым рвением и дотошностью стараясь зацепить при движении как можно больше судов. Было очевидно, что армия могла пройти это бутылочное горло и без столкновений, но, что уже ранее поняли наёмники, для рабов не было разницы, кого уничтожать. Их хмельная жестокость приостановила так быстро начавшийся прорыв, чтобы насладиться завязавшейся бойней союзных кораблей. И лишь тогда, когда последнее уцелевшее судно выскользнуло из горловины прохода, армия затихла.